Марид Одран - Страница 168

168

— И Папочка или Абу Адиль пообещали помочь тебе пробиться?

Она снова посмотрела на свои руки.

— Я приехала сюда, в этот город. У меня не было денег, и поначалу я голодала. Потом встретила одного человека, который позаботился обо мне. Он-то и познакомил меня с Абу Адилем.

— И чем же помог тебе Абу Адиль?

Она взглянула на меня — теперь по ее щекам катились слезы.

— А ты как думаешь? — с горечью спросила она.

— Он обещал жениться на тебе? Она молча кивнула.

— И ты забеременела от него?

— Нет. В конце концов он просто посмеялся надо мной и купил мне обратный автобусный билет до Сиди-бель-Аббис. — Лицо ее исказилось от ярости. — Я ненавижу его, Марид!

Я кивнул, уже сожалея о том, что дал ей начать свою исповедь.

— Значит, Абу Адиль — не мой отец, да? А как насчет Фридлендер Бея?

— Папочка хорошо относился ко мне, когда я приехала в город. Поэтому я была рада услышать, что ты принят в его доме. Хотя ты и вправду разозлил меня тогда, в Алжире.

— Есть люди, которые ненавидят Фридлендер Бея, — сказал я.

Она вновь окинула меня взором и продолжила:

— В конце концов я вернулась в Сиди-бель-Аббис, где несколько лет спустя встретила твоего отца.

Годы летели. Потом родился ты. Когда ты немного подрос, мы уехали из Алжира. Прошло еще несколько лет. И вот однажды, уже после твоего приезда, я получила от Абу Адиля письмо. Он писал, что не забывает обо мне и хочет вновь увидеть меня.

Она опять замолчала, видимо, остановленная волнением.

— Я поверила ему, — сказала она наконец. — Не знаю почему. Может быть, я надеялась начать жизнь сначала, перечеркнув все потерянные годы, исправить ошибки. И вот — снова влипла.

Я зажмурился, потер глаза и снова заглянул в искаженное горем лицо.

— И что же ты сделала на этот раз?

— Я снова приехала к Абу Адилю в тот большой дворец среди трущоб. Поэтому-то я знаю все о нем и Умм Саад. Остерегайся этой женщины, мальчик. Она работает на Абу Адиля и замышляет погубить Папочку.

— Я знаю. Мать растерялась:

— Ты уже знаешь? Откуда? Я улыбнулся:

— Приятель Абу Адиля рассказал мне. Они уже списали эту даму в утиль. Она вычеркнута из их планов.

— Все равно, — предостерегающе подняв палец, сказала мать, — берегись ее. У нее теперь свои планы. Пожар — ее рук дело.

— Да, ж так думаю.

Ты знаешь что-нибудь о модди Абу Адиля? О его теперешнем модди?

— Да. Этот сукин сын Умар мне все рассказал. Я мог бы заполучить его на несколько минут.

Она глубокомысленно пожевала губами.

— Может быть, я для тебя могу что-нибудь сделать? Из нашей беседы я почерпнул немало важного для себя. Она, можно сказать, ответила на все мои вопросы.

— Ладно, мама, все это — пустяки, — постарался я успокоить ее.

Она опять заплакала.

— Я так виновата, Марид. Виновата во всем, что наделала, и еще в том, что была тебе плохой матерью.

О Боже, где мне было взять силы, чтобы перенести этот приступ раскаяния?

— Мне тоже очень жаль, мама, что я никогда не оказывал тебе должного уважения, — пробормотал я, удивляясь тому, что слова мои были совершенно искренними.

— Уважения, которого я никогда и не заслуживала.

Я замахал руками.

— Давай не будем выяснять, кто виноват больше. Помиримся — и все.

— Быть может, мы сможем начать новую жизнь? — робко предположила она.

В чем лично я сильно сомневался. Трудно начинать все заново после всего, что произошло между нами. Но я должен был дать ей такую возможность.

— Я готов, — откликнулся я. — Ты же знаешь, я не люблю вспоминать прошлое.

Она криво улыбнулась:

— Мне нравится жить у Папочки вместе с тобой, мой мальчик. Временами мне кажется, что я больше не вернусь в Алжир и… ну, ты понимаешь…

Я глубоко вздохнул.

— Мама, я обещаю тебе, — произнес я, — что ты никогда не вернешься к старой жизни. С сегодняшнего дня о тебе будет заботится твой сын.

Она встала и направилась ко мне с распростертыми объятиями, но я пока еще не был готов к проявлению сыновних чувств. У меня вообще с этим проблемы: я всегда был очень сдержан. Конечно, я позволил ей поцеловать меня в щеку и обнять. При этом она что-то пробормотала. Я слегка похлопал ее по спине. Это все, на что я был способен. После этого Эйнджел Монро снова села на свое место.

Она вздохнула:

— Я очень счастлива, Марид. Я не заслужила такого счастья. Мне не надо ничего, кроме обыкновенной, нормальной жизни.

Что бы ей стоило сказать мне об этом раньше?

— И чем бы ты хотела заниматься? — спросил я. Мать нахмурилась.

— Я даже не знаю. Чем-нибудь полезным. Каким-нибудь настоящим делом.

Я представил себе Эйнджел Монро в должности больничной разносчицы передач и немедленно отогнал это нелепое видение.

— Абу Адиль пригласил тебя в город шпионить за Палочкой, да?

— Да, я была полной идиоткой, поверив ему.

— И в каких же отношениях вы расстались? А шпионить за ним в нашу пользу тебе не будет в тягость?

— Я дала ему понять, что его идея мне не по душе, — задумчиво произнесла она. — Если я сейчас вернусь к нему, он может не поверить в мое раскаяние. А может, и поверит. У него большое самомнение. Все мужчины таковы: думают, что женщины ради них готовы броситься в огонь. Наверно, я смогу убедить его. — Она хитро улыбнулась. — Ведь я была хорошей актрисой. Халид даже говорил, что очень хорошей.

Я вспомнил Халида — он был ее сутенером.

— Я подумаю об этом, мама. Не хочу втягивать тебя в опасную игру, но мне хотелось бы иметь оружие, о котором не знает Абу Адиль.

168