Марид Одран - Страница 29


К оглавлению

29

Этот человек обладал властью. Господи, да я и песок не смогу удержать в горсти, не то что власть, даже если буду возносить горячие молитвы Аллаху и стараться изо всех сил.

Я попросил Билла подождать и не отрывал от него взгляда до тех пор, пока не убедился, что одна из еще функционирующих клеток мозга удержала информацию.

Потом вышел из такси и направился через ворота по усыпанной белой галькой подъездной аллее к парадному входу. Я давно знал, что Никки психопатка, а Билл совсем чокнутый; с каждым шагом во мне крепла уверенность, что сам я тоже явно не в порядке.

Галька скрипела под ногами. Уютный звук… Интересно, почему люди не желают просто возвратиться к своим истокам? Вот в чем истинное обретение, величайший дар: быть там, где тебе предназначено находиться. Если повезет, когда-нибудь я найду свое извечное место — иншалла!

Массивная дверь внушала почтение. Она была сделана из какого-то светлого дерева с гигантскими петлями и железной решеткой. Не успел я дотронуться до медного молотка, как дверь распахнулась. Сверху вниз на меня смотрел высокий, стройный светловолосый европеец. Голубые глаза, как у Билла (в отличие от безумного взора американца, взгляд, которым меня подарил незнакомец, принято называть «пронизывающим», и, клянусь бородой Пророка, я почувствовал себя пронзенным!), тонкий прямой нос с раздувающимися, как у жеребца, ноздрями, квадратная челюсть и тонкогубый рот, который, казалось, с рождения искажала гримаса едва сдерживаемого брезгливого отвращения. Европеец произнес какую-то фразу на языке истинных арийцев.

Я покачал головой и сказал: «Анаа ля афхам», — ухмыляясь, как тупой арабский крестьянин, за которого он явно меня принял.

Блондин потерял остатки терпения. Он попробовал заговорить по-английски; я снова покачал головой и, подобострастно улыбаясь и извиняясь, обрушил на него поток арабских фраз. Видно было, что европеец не понимает ни слова и вряд ли продолжит попытки найти способ объясниться со мной. Он уже собрался захлопнуть тяжелую дверь перед моим носом, но заметил такси Билла. Это заставило его заколебаться. Я выглядел как типичный араб, а для него все мы были примерно одинаковы. Одним из главных отличительных особенностей здешних недочеловеков являлась бедность. Однако грязный нищий дикарь в моем лице нанял такси, чтобы добраться до резиденции богатого и влиятельного белого господина. Подобное обстоятельство никак не укладывалось в обычную схему и повергло немца в легкое замешательство, что мешало ему сразу прогнать меня. Он ткнул пальцем в мою грудь и что-то пробормотал, очевидно: «Жди здесь». Я растянул рот до ушей, прикоснулся к сердцу и лбу и вознес хвалу Аллаху не менее четырех раз.

Через минуту блондинчик вернулся с пожилым арабом-слугой. Они коротко переговорили о чем-то, затем старик повернулся ко мне, улыбнулся и приветствовал:

— Мир тебе!

— И тебе мир! — отозвался я. — О мой добрый сосед, скажи, этот человек рядом с тобой — известный своими достоинствами, почтенный Люц Сейполт-паша?

Старик коротко рассмеялся:

— Ты ошибся, о мой племянник. Он всего лишь привратник, такой же слуга, как и я.

Я сильно сомневался в их равном положении. Блондинчик явно принадлежал к свите Сейполта, вывезенной из Германии.

— Клянусь честью, я глупец! — воскликнул я. — Я приехал, чтобы задать важный вопрос Его Превосходительству.

Арабские правила приветствия допускали сложную многоступенчатую лесть.

Сейполт занимался каким-то не очень крупным бизнесом; я уже успел назвать его пашой (архаичный титул, используемый для восхвалений и приветствий) и Превосходительством (словно он был послом). Старый иссохший араб-слуга хорошо понял, чего я хочу. Он повернулся к немцу и перевел наш разговор.

Сейчас блондинчик выглядел еще менее радостно. Он пролаял короткую фразу.

Араб обратился ко мне:

— Привратник Рейнхарт желает услышать твой вопрос.

Я ухмыльнулся, глядя прямо в глаза немцу.

— Я только разыскиваю свою сестру Никки, господин.

Араб пожал плечами и перевел мои слова. Рейнхарт моргнул и поднял было руку, но спохватился. Он сказал что-то старику.

— Здесь нет никого с таким именем. В нашем доме вообще нет женщин.

— Я уверен, что моя сестра у вас. Речь идет о семейной чести. — Я говорил угрожающим тоном; глаза слуги-араба удивленно расширились.

Рейнхарт не знал, что предпринять: то ли расквасить мне нос дверью и избавиться от назойливого посетителя, то ли переложить решение проблемы на плечи начальства. Я решил, что блондинчик трус, и оказался прав. Он не захотел брать на себя ответственность и препроводил гостя внутрь, в прохладный, роскошно обставленный дом. Я был рад избавиться от палящих лучей солнца. Старик исчез для исполнения своих прямых обязанностей. Рейнхарт не удостоил меня ни словом, не взглядом; он просто шел впереди, а я следовал за ним. Мы добрались до еще одной массивной двери, вырезанной из прекрасного темного дерева.

Рейнхарт постучал, раздался резкий грубый голос, привратник ответил. После небольшой паузы прозвучал приказ, Рейнхарт повернул ручку, приоткрыл дверь всего на несколько миллиметров и удалился. Я вошел в комнату, вновь преобразившись в тупого араба, сложил ладони и несколько раз поклонился, приветствуя большого белого пашу.

— Я имею честь разговаривать с Его Превосходительством? — спросил я по-арабски.

«Его Превосходительство» был грузным, лысым человеком с тяжелыми чертами лица; я дал бы ему лет шестьдесят. В гладкий череп, блестящий от пота, воткнут модик и две-три училки. Он сидел за столом, заваленным бумагами, сжимая в одной руке телефон, в другой — большой, сверкающий голубоватой сталью игломет. И улыбался.

29