Марид Одран - Страница 49

Я кивнул. Мне были хорошо знакомы оба деятеля. Лейтенант мог возражать сколько угодно:

Папа в любом случае добьется своего.

— Вижу, мы поняли друг друга, — продолжил Оккинг. — Вообще, все это выглядит как-то неестественно: крысы и мыши спешат в церковь помолиться о скорейшем выздоровлении кота. Когда мы заполучим двух психопатов, учти: медовый месяц пройдет. Да, милый, продолжится старая игра в полицейских и воров…

Я пожал плечами:

— Бизнес есть бизнес.

— Как мне надоела эта идиотская поговорка! Ладно, теперь убирайся отсюда!

Я послушно убрался из кабинета, спустился на лифте и покинул негостеприимный казенный дом. Стоял приятный прохладный вечер; огромный шар луны то прятался за сверкающими металлическим блеском облаками, то представал во всей своей красе. Я шагал по улице, погруженный в мрачные мысли. Через три дня в мой мозг вставят розетку. До сих пор я старался отвлечь себя разными делами, но теперь будет масса времени поразмыслить над своей судьбой. Я не чувствовал возбуждения перед грядущей операцией — только голый животный ужас.

Ровно через трое суток Марид Одран перестанет существовать, и с операционного стола встанет другой человек, считающий себя Одраном, причем я сам никогда не смогу определить, что именно изменилось: сознание этого будет вечно мучить меня, не давать покоя, словно кусочек еды, застрявший между зубов. Все вокруг заметят разницу, но только не я, потому что нельзя посмотреть на себя со стороны.

Я отправился прямиком в клуб Френчи. Ясмин уже трудилась в поте лица, обрабатывая молодого тощего клиента, одетого в живописные просторные белые штаны с завязками вокруг щиколоток и желтовато-серую спортивную куртку. Наряд выглядел намного старше своего владельца и тянул лет на пятьдесят, не меньше.

Все это парень, наверное, приобрел за полтора киама в пыльном углу какого-нибудь магазина подержанных вещей; от его одежды несло нафталином и затхлостью.

Так пахнет платье вашей прабабушки, висящее в шкафу с незапамятных времен.

На сцене работал обрезок по имени Бланка;

Френчи взял себе за правило не принимать на работу гетеросеков. Фемы о'кей, послеоперационные гетеросеки — никаких проблем, но люди, как бы застрявшие между мужским и женским полом, возбуждали в нем инстинктивное подозрение, что они точно так же заморозят какое-нибудь важное дело, и он не хотел отвечать за последствия. Заходя к Френчи, можно всегда быть твердо уверенным, что не напорешься на кого-нибудь, чья штука окажется больше твоей, за исключением других клиентов и самого Френчи, конечно. Ну, а если обнаружишь эту ужасную истину — что ж, кроме себя, винить будет некого…

Бланка танцевала так, словно мысленно перенеслась куда-то очень далеко; ее бренное тело двигалось с грацией неотлаженного автомата. Подобная манера распространена среди девочек, промышлявших в барах на Улице. Они нехотя дергались, едва попадая в такт музыки, измученные опостылевшей работой, думая лишь об одном — поскорее убраться от жары и слепящего света прожекторов.

Танцовщицы разглядывали свое отражение в мутных стеклах, установленных за сценой, либо упирались взглядом в зеркала на противоположной стене бара, за спинами посетителей; обычно они смотрели поверх голов зрителей, выбрав какую-нибудь точку, от которой во время всего выступления не отрывали глаз. Бланка старалась выглядеть «клевой телкой» (выражения вроде «обворожительная» или «сексапильная» в ее словарном запасе отсутствуют), но результат получался несколько иной: казалось, девочке только вкатили в челюсть заморозку, и она никак не может решить, приятно это или не. очень… Танцуя, Бланка продавала себя, как коммивояжер — одежду или обувь, то есть изображала нечто, совершенно отличное от обычного «рабочего» образа, который она сразу принимала, сходя со сцены. Ее движения — устало-неуклюжие, бездарные попытки имитации сексуальных поз — должны были, по идее, возбуждать мужчин, но производили нулевой эффект на всех, кроме основательно набравшихся посетителей и клиентов, уже положивших глаз на данную танцовщицу. Я видел Бланку на сцене сто раз. Удручающее впечатление: одна и та же музыка, притоптывания, жесты… Можно заранее предсказать каждое движение, даже неуклюжие «всплески страсти» — каждый раз в одном и том же месте песни.

Наконец Бланка отработала свое; раздались жиденькие аплодисменты, причем в основном старался клиент, который регулярно покупал ей выпивку и воображал, что нашел девушку, о которой мечтал (в плане удовлетворения сексуальных потребностей). На самом деле, в заведении Френчи, как и в остальных клубах, расположенных на Улице, требуется гораздо больше времени и усилий, чтобы завязать знакомство с длительными последствиями. Это может показаться невероятным, потому что девочки, как стайка саранчи, налетали на любого, решившего заглянуть в клуб. Диалог (и само знакомство) был обычно очень коротким:

— Привет, милый, как тебя зовут?

— Хуан-Ксавьер.

— Ой, как красиво! Ты откуда?

— Новый Техас.

— Ой, как интересно! Давно в нашем городе?

— Пару дней.

— Хочешь меня угостить?

Разговор закончен: знакомство состоялось. Даже суперагент экстра-класса не смог бы вытянуть столько информации за такой рекордно короткий отрезок времени.

Все это было пронизано подспудным ощущением безысходной тоски, словно девочки отчаялись когда-нибудь распрощаться с постылой работой, хотя внешне здесь царила обманчивая атмосфера абсолютной свободы и полной независимости. «Если придет в голову послать нас к черту, дорогуша, просто закрой за собой дверь и больше не возвращайся!» Но, покинув ночной клуб, девочка могла выбирать два пути: либо открыть дверь другого заведения подобного рода, либо спуститься еще на одну ступеньку лестницы, ведущей на Дно Жизни («Эй, миленький, скучно? Нужна компания? Ищешь чего-нибудь особенное?» Понимаете, что я имею в виду). Годы идут и цены становятся все ниже и ниже, доходы все меньше; вскоре начинаешь продавать себя за стакан белого вина, как одна моя знакомая, Мирабель.